Бегство к любви - Страница 69

Я довела себя до изнеможения. После того как я закончила со своей привычной процедурой, у меня осталось только одно желание – быть с Джорданом. Желание, как неотступная паника… отчаянная потребность быть с ним.

Он – единственный человек на свете, с кем я чувствовала себя счастливой и полноценной.

Мне хотелось, чтобы он вернул мне ощущение счастья и полноценности, поэтому я привела себя в порядок, покинула мотель, села в машину, приехала сюда, к нему… разделась… попросила его предаться со мной любви…

О том, что будет дальше, не задумывалась. Даже в голову не пришло, что он может увидеть мое обнаженное тело. Мои шрамы.

Нужно убираться отсюда.

Я быстро встала с постели, прихватив с собой простыню, чтобы обернуться в нее.

– Доброе утро, – говорит Джордан. В голосе – настороженность.

Я не могу заставить себя встретить его взгляд.

– Доброе утро, – отвечаю я. – Мне… нужно в ванную.

Секундой позже я в ванной, запираю за собой дверь. Подхожу к раковине, смотрю на себя в зеркало, что висит над ней. Мне ненавистно то, что я в нем вижу.

Я сажусь на унитаз, пытаясь контролировать свои эмоции и порывы, что одолевают меня сейчас.

Нужно бы одеться и уйти отсюда. Увы, не могу. Моя одежда осталась на улице, там, где я бросила ее, раздевшись перед Джорданом.

О чем я думала? Обычно я так себя не веду. Это – не я.

Но он пробудил во мне желание быть такой. Заставил захотеть быть чем-то… кем-то… лучше.

И теперь вот он увидел мои безобразные шрамы. Наверняка для него это уже слишком. Я потеряю его, едва успев обрести.

Тихий стук в дверь.

– Мия? У тебя там все нормально?

– Да. – Мой голос срывается. – Сейчас выйду.

Туго обмотавшись простыней, я медленно открываю дверь ванной.

Джордан сидит на краю кровати. На нем только черные трусы. Больше ничего.

Не будь я сейчас в растрепанных чувствах, я не преминула бы полюбоваться его красивым телом, которое я впервые вижу при дневном свете.

Сказав, что он сложен гениально, я все равно не воздам должного его бесподобной фигуре. Я могла бы часами мизинцем очерчивать кубики на прессе его живота.

Он поднимает на меня глаза, ласково произносит:

– Привет. – Встает и подходит ко мне.

Мне очень хочется, чтобы он прикоснулся ко мне, но я боюсь собственной реакции на его прикосновение и потому отступаю от него.

– Спасибо… за минувшую ночь. – Спасибо? Ничего умнее не могла придумать? – Пойду к себе в номер…

– Подожди, – раздается у меня за спиной его голос. – Не уходи. Поговори со мной.

Вздохнув, я поворачиваюсь к нему.

– О чем ты хочешь поговорить?

– О… нас с тобой. – Он взмахивает рукой между нами, показывая на себя и на меня. – Твое поведение… ты отгораживаешься от меня. Я думал, после этой ночи… – Он чешет голову, ероша взлохмаченные после сна волосы. – Послушай, думаю, я знаю, почему ты ведешь себя так… почему не позволила включить вчера свет… шрамы на твоих ягодицах и на бедрах…

Я заметно морщусь.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. – Я чувствую, как на глаза наворачиваются предательские слезы.

– Так объясни. – Он делает шаг ко мне, протягивает руки.

– Не могу.

– Можешь. Ты уже со мной делилась, рассказывала, как поступил с тобой тот ублюдок. И об этом сумеешь рассказать. Я тебя не осуждал и осуждать не собираюсь. Детка, я здесь…

Я качаю головой. С ресниц капает слеза.

– Это не Форбс.

Его лицо каменеет. Вижу, как его руки сжимаются в кулаки.

– А кто? – произносит он медленно.

Я охвачена страхом. Чувствую себя обнаженной. Обнимаю себя, жалея, что не одета.

– Кто, Мия? – В голосе Джордана слышится гнев. Я знаю, что гнев его направлен не на меня, а на того, кто меня изуродовал.

По щеке скатилась еще одна слеза. Я вытираю ее тыльной стороной ладони, судорожно вздыхаю, хватая ртом воздух.

– Оливер. Мой отец.

– Твой отец? – Недоверие в его голосе причиняет боль. Я чувствую себя ничтожеством.

– Не всем с отцами везет так, как тебе, Джордан. – Я не хочу, чтобы в моих словах звучала ожесточенность, но поделать с собой ничего не могу. – Мой отец не был заботливым и любящим, как твой. Мой отец был мерзким жестоким изувером, он избивал меня, когда ему требовалось выместить свою злость, – обычно ремнем. От этого и шрамы.

Я срываю с себя простыню, обнажая свое тело. Поворачиваюсь к нему спиной. Нестерпимо острая душевная боль затмевает разум. Не понимаю, что я делаю, вообще не соображаю. Просто делаю…

– Если я вела себя особенно скверно, как он выражался… например, не закрыла крышкой молоко. Или совершала особо тяжкие преступления… на минуту опаздывала домой из школы, – он лупил металлической пряжкой своего ремня. Чтоб было больнее. И понятнее.

Горячие слезы струятся по моему лицу. Они обжигают кожу, но я их не вытираю, чтобы чувствовать хоть что-нибудь. Мне необходимо что-нибудь чувствовать. Хоть что-нибудь.

– Он тыкал в меня ножами и пистолетами. Забавлялся так, чтоб я знала свое место в пищевой цепочке. А сколько раз он ломал мне ребра и прочие кости. Ломал пальцы, я потом их сама себе вправляла. А сколько было вывихов плеча. Смещение коленной чашечки от того, что он топтал мои колени ботинками. – Я судорожно вздыхаю. – Такой была моя жизнь. Теперь ты знаешь все, и я ухожу.

Схватив простыню, я накидываю ее на себя. Отвращение к себе разъедает меня, как болезнь. Я хочу одного – уйти отсюда. Но Джордан не медлит.