– Хочешь, вместе ей скажем?
– Нет, – вздыхает Джордан. – Я сам. Не хочу, чтоб мы вдвоем на нее наседали. Прямо сейчас пойду к ней и скажу. – Его решительный тон, тяжелые шаги заставили меня развернуться и бегом помчаться вверх по лестнице.
Я знаю, что у меня нет шансов скрыться раньше, чем он увидит меня, но все равно пытаюсь.
Слышу, открывается дверь и Джордан окликает меня:
– Мия. – В голосе – явный страх. Делать нечего, поворачиваюсь к нему.
В лице его, как и в голосе, тоже сквозит страх. Но больше всего меня пугают его глаза. В них – полная безнадежность. Словно он на грани того, чтобы потерять все. Или, может быть, это я все потеряю.
Тошнота усиливается.
Когда мне было четырнадцать лет, на дне рождения Бена Касла я получил по яйцам от Мэйзи Ричардс за то, что она застала меня с Софи Дженкинс – и это после того, как часом ранее она ласкала мой член в гардеробной комнатушке.
Ощущение было такое, будто мои яйца взорвались, в самом буквальном смысле, и разлетевшиеся ошметки искромсали все мое нутро. Боль была невообразимая.
Еще полминуты назад я был уверен, что более острой боли мне никогда не придется испытать.
Я ошибался.
Та боль несравнима с тем, что я чувствую сейчас, глядя на разрушенное потерянное лицо Мии после того, как я сообщил ей, что ее мать – мать, оставившая ее с отцом, который постоянно избивал ее, – в действительности и есть та женщина, которая вырастила меня.
– Я… я не понимаю… – Она оступается, коленями врезаясь в стол. Раздается противный глухой стук.
Я кидаюсь к ней, но она, кажется, даже не заметила, что ударилась, и это лишний раз доказывает, насколько все плохо.
Насколько сильно я облажался.
– Мне очень жаль. – Я уныло качаю головой.
– Она… моя… твоя мама… умерла. – Одной рукой она хватается за живот, будто ее пронзила физическая боль.
– Мия… – Я делаю шаг вперед, чтобы быть ближе к ней.
Она выкидывает вперед руку, останавливая меня.
– Мия, – говорит мой отец спокойным «полицейским» тоном. – Сядь, пожалуйста. Ты потрясена… сядь. Позволь, я принесу тебе воды.
Она растерянно смотрит на отца. Потом снова переводит взгляд на меня и смотрит так… сквозь меня. В глазах – ледяной холод. В меня будто нож вонзили.
Потом ее взгляд скользит по комнате и останавливается на стене. Я, не поворачиваясь, могу точно сказать, на что она смотрит.
На фотографию, на которой запечатлены я, папа и мама – втроем. Это наша последняя совместная фотография. Она была сделана в тот день, когда я отправлялся в путешествие.
Ее лицо мрачнеет, из глаз капают слезы.
Она закрывает лицо руками. Я слышу ее всхлип, столь мучительный, что у меня разрывается сердце.
Я не в силах стоять в стороне.
В несколько шагов я стремительно пересекаю комнату и заключаю ее в свои объятия.
Но уже через секунду она яростно отталкивает меня. Я и не подозревал, что в ней столько силы.
– Не трогай меня… никогда больше не прикасайся ко мне. – Она вытирает лицо о рукав, поворачивается и выбегает из офиса.
Я смотрю на отца, взглядом спрашивая совета, потому что сам я в полной растерянности.
– Иди за ней, – командует он.
Минутой позже я уже в коридоре.
Вижу, Мия исчезает в своем номере. Я бегу за ней, ожидая натолкнуться на закрытую дверь. Но дверь не закрыта – распахнута во всю ширь.
Из уважения к ней я не вхожу в номер. Стою в проеме, вцепившись в косяк, чтобы не поддаться искушению.
Мия сует ноги в спортивные тапочки, хватает сумочку.
– Мия?
Игнорируя меня, она натягивает куртку.
– Мия, прошу тебя. Не молчи.
Она хватает ключи, вешает сумочку на плечо, не говоря ни слова, протискивается мимо меня и быстро идет по коридору.
Я не отстаю, иду следом, пытаясь поговорить с ней.
– Не уходи, прошу тебя… подожди… Я знаю, что для тебя это удар… что тебе сейчас очень больно… но дай мне объяснить…
Она останавливается на крыльце – на том самом крыльце, где всего несколько часов назад мы предавались с ней любви после того, как я солгал ей в очередной раз, – и медленно поворачивается ко мне.
Холод в ее глазах, безжизненное выражение лица подтверждают мои наихудшие опасения.
Я ее потерял.
Этот камень преткновения не переступить.
Я солгал ей. Не оправдал ее надежд. Все мужчины, которых Мия знала в своей жизни, приносили ей боль и разочарования, и теперь вот и я пополнил их список.
– Объяснить? Что теперь ты хочешь объяснить? У тебя было ВРЕМЯ – И НЕ ОДИН ДЕНЬ, – ЧТОБЫ ОБЪЯСНИТЬ! – кричит она. – У ТЕБЯ БЫЛО ВРЕМЯ СКАЗАТЬ МНЕ ПРАВДУ, НО ТЫ ЛГАЛ… ты лгал. – Она понизила голос до шепота. – Она любила тебя… не меня – тебя. Она оставила меня с ним. Боже, как же, должно быть, она меня ненавидела…
– Нет, Мия. Нет. Ты ведь ничего не знаешь. Позволь, я объясню.
– Я БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ ЖЕЛАЮ СЛЫШАТЬ! – кричит она. Слезы струятся по ее лицу, рукой она снова держится за живот.
Ее боль обжигает мне глаза. В ярости тру их рукой.
– Мне пора, – говорит она жутко слабым голосом. Ее взгляд метнулся к автомобилю. – Я должна уехать отсюда.
Грудь разрывается от боли.
Она бежит к машине, на ходу отпирая ее.
Я цепляюсь за нее, хватаю за руку, пытаясь удержать. Умоляю:
– Не уезжай. Не надо. Прошу тебя, Мия. Останься, поговори со мной. Я могу все исправить. Я исправлю.
Она поднимает на меня пустые глаза.